– Нет. Не заслужили. Вы не заслужили этого. Дело во мне, а не в вас. Простите.
Он направился к ней. Девушка спокойно смотрела на него.
– Вы не давали мне никакого повода так грубо разговаривать.
Джизус подошел к ней так близко, что мог бы заключить в объятия. Он был намного выше Мари, но она даже не потрудилась поднять голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Я ревновал, – сказал Джизус, зная, что только правда сможет унять боль, которую он ей причинил.
Девушка засмеялась. Звук ее голоса прозвучал как-то надтреснуто и был похож на жалобный звон разбиваемого стекла.
– Как вы можете такое говорить?
Подойдя вплотную, он положил ладони ей на плечи и притянул к своей груди.
– Это правда. Я ревновал.
Она уже не знала, как оценить ситуацию. Заставив себя посмотреть ему прямо в глаза, она сказала:
– Я не понимаю. Но в любом случае, не могли бы вы еще некоторое время подержать меня так?
Джизус прижал ее сильнее и медленно провел рукой по спине. Сначала девушка была напряжена. Но она ощущала его тепло, его запах, его ладонь на спине, и постепенно в ней возникало ответное чувство. Она расслабилась всем телом, приникнув к нему каждой частичной своего естества.
Ее руки скользнули за спину мужчины и остановились на его талии. Грубая, шершавая ткань мешала ладоням, им хотелось потрогать его кожу. Пальцы потихоньку пробрались под рубашку и прикоснулись к разгоряченному телу. Эта маленькая вольность для Бертона не прошла незамеченной. Он прижал ее еще теснее к себе, и она ощутила на своих волосах его жаркое дыхание. Так они стояли некоторое время, потом Джис тихонько приподнял ее и взял на руки.
Войдя в спальню, он, не зажигая света, пронес Мари на кровать и осторожно усадил, обращаясь с ней, как с чем-то необыкновенно хрупким и требующим бережного обращения. Потом он прямо в одежде лег рядом с ней и притянул к себе, замкнув ее снова в кольцо своих рук. Его подбородок зарылся в ее волосы, и он еще сильнее сомкнул свои объятия.
– Спи, дорогая, – прошептал он.
Девушка закрыла глаза, больше не в силах бороться с измождением. У нее не было сил, чтобы уяснить, что же произошло между ними. Ее боль уходила, уносимая прочь всепобеждающим сном. На свете не было такого, чего она не могла бы простить Джизусу Бертону. И не было такого, чего Мари не отдала бы ему, если бы он только захотел. Он мог взять ее тело, ее сердце, ее душу.
И она не догадывалась о том, что, передай она ему свои мысли, и он тут же предложит ей в ответ все то же самое.
Когда следующим утром Мари проснулась, она была в комнате одна. Где-то среди ночи она почувствовала, как Джизус, выскользнув из постели, перебрался на свою кровать. Хотя почти сразу после этого она снова уснула, ее сон не был столь крепким.
Оказавшись, в поисках Джизуса, в гостиной, она застала там Бенни.
– Что-то ты рановато встал, – поддразнила она его.
Бен взглянул на часы.
– Это ты слишком поздно поднялась. Я уже собираюсь уходить. Ты сможешь некоторое время побыть одна?
– А где Джизус?
– Он сегодня утром звонил в госпиталь, и его просили прийти в десять часов на общее собрание.
К двенадцати часам девушка уже протоптала дорожку на ковре, шагая из угла в угол гостиной в ожидании возвращения Бертона. Когда коричневый «понтиак» остановился перед домом, Мари заставила себя сесть на диван и приготовилась услышать новости, которые, как она была уверена, не сулили радости.
– Мари? – Джизус стоял у входной двери и смотрел на нее.
День был теплый. Она была одета в белые шорты и небесно-голубой пуловер, который принес ей Диген. Если не принимать во внимание бледность ее лица, она была олицетворением молодости и женственности.
Она выдавила из себя улыбку.
– Я ждала тебя.
– Я вижу. – Джизус пересек комнату и осторожно сел рядом с ней. Она выглядела такой хрупкой, что он боялся даже прикоснуться к ней, чтобы не сломать. – Все хорошо, Мари. Все вышло гораздо лучше, чем я предполагал.
– Рассказывай.
– Тебя выписали из госпиталя. Ты свободна и можешь начинать новую жизнь.
Она закрыла на секунду глаза и снова открыла их, ожидая продолжения.
– А ты?
Его удивило, как мало внимания она уделила собственным проблемам.
– Меня не расстреляли. Меня всего-навсего отстранили от работы на три месяца. К концу этого срока меня, возможно, восстановят в должности.
Собрание прошло удачнее, чем Бертон смел надеяться. Его только наказали, хотя он заслуживал увольнения. Каждый сотрудник, который каким-либо образом участвовал в деле Мари, был приглашен и высказал свою точку зрения. Спайк Томпсон выслушал всех и сделал заключение. Бертона отстранили, потому что вне зависимости от благородства его намерений такой поступок грубо нарушал законы медицины.
То, что Мари оказывалась теперь свободной, было, пожалуй, лучшей новостью из всех. Слушание по поводу ее перевода в клинику института отменено, и назначение нового срока не предусматривалось. А так как Джизус убедил доктора Томпсона, что вне больницы Мари чувствует себя хорошо, персонал, за исключением доктора Фогрела, согласился с тем, что нет необходимости возвращать ее обратно. Джис должен был обеспечить ей необходимое лечение до той поры, пока ее память окончательно не восстановится.
Девушка пыталась осмыслить свое новое положение. Вначале потрясенная неожиданным известием о вновь обретенной свободе, она постепенно стала успокаиваться. Мари была теперь хозяйкой самой себе, но у нее не было места, где она могла бы преклонить голову, денег и сил, чтобы найти работу. Быть независимой было, конечно, прекрасно, но проблемы, которые возникали в связи с этим, казались ей неразрешимыми.